Дед - Страница 6

Тоже, понимаешь, бог водяной!

Бурят расспросил, что за поселок, долго пытался повторить его шипящее название - шу... ше... - потом сплюнул, сказал непонятное:

- Ночной кама был. Нехороший человек! Трудно умирать будет.

Спиридон его не расспрашивал. Ехал себе, думал, что смогут подстрелить на обед.

Дня не дойдя до Топучая, Спиридон начал ощущать в себе некую странность. Будто запах забытого дома доносил ветер с запада. И не дома даже, а приюта, где не любят, но всегда будет тебе угол и миска с супом. Это беспокоило, но на запад повернуть не тянуло. Да и ветра оттуда не было никакого. Спиридон все же спросил попутчиков, что к западу?

- На сорок верст ничего, а там - Черный Ануй, поселок, по-нашему, - так и близко, рукой подать.

Откликнулся канонир:

- А от него к югу три версты - и Денисовская пещера, по алтайски - Аю-Таш, Медвежий камень, значит. Там, еще люди помнят, селился святой старец Дионисий. Из старообрядцев был - вот белых людей-то и брезговал, мол, табачники, вероотступники... Так и гнал от пещеры. С местными алтайцами дружбу водил. Те его и кормили. А лет тридцать назад приагришили какие-то из Монголии да вырезали все село. По осени казачий разъезд мимо шел - да наткнулись. И оленей там положили, дикие, - не понять такого разбоя! А может, месть какая. После того и старец куда-то запропал, мертвым-то его урядник не нашел... Сейчас там буряты, семей двадцать, пасут скотину.

Бурят слушал, закрыв глаза-щелки, заговорил:

- Плохое было стойбище, Черный Ануй. Совсем плохая была пещера. Черный Кама жил. Всегда жил, и когда ни алатай, ни бурят в алатау не было - жил. И белых еще не было - жил. Были только верхние боги и он в пещере, других еще не было. Может, русский царь был...

Этот кама очень сильный был. Стойбище на него агришило, а он ихних шаманов учил. Половина была - шаманы! Другая половина - бабы, однако. Очень плохие были шаманы, но сильные. Потом Черный Кама много знать стал, алтайцы испугались. Позвали сторожей из Белого Ануя, что к северу - те все стойбище и вырезали. И оленей вырезали, а мясо не брали. Ничего не брали. Взяли только шесть винчестеров и граммофон. В Белом Ануе для того и живут, чтобы Черный Ануй резать. Когда надо. А Черный Кама сбежал. Очень сильный кама, очень плохой. Алатаи там больше не живут - плохое место. Буряты живут. Буряты совсем глупые.

Бурят устал говорить, снова глаза закрыл. Канонир хохотнул:

- Вот же как врет, каналья, интересно врет!

Спиридон думал: «Вольно же тебе было, Синебрюхов, учить всех этих макак! И надо-то было только семеро для большого круга. Что было не так, от чего духи послали Сторожей, - какая теперь разница. Хорошо хоть сам ноги унес...»

Места были унылые, спокойные, но на ночь все же жгли костер. После одной такой ночи вошли в Акташ, грустный бурятский поселок в предгорьях, где и закончилась дорога, а с нею и всякая цивилизация. Акташ им не удивился. Буряты и некоторое количество ссыльнопоселенцев, составлявших сельскую администрацию, впрочем, ленивую и не любопытную, видели уже естественнонаучных энтузиастов, спешащих за открытиями в эти гиблые горы. Редко - встречали бредущих назад.

Маленькая экспедиция сменила своих лошадок на выносливых яков, докупила в поселковой фактории необходимых мелочей для себя и для обмена и через два дня двинулась на юг, в горы, держа направление на монгольское алатау.

Уже к концу первого дневного перехода началась круть. Шли не торопясь, примеряясь к неторопливым якам, поэтому не уставали, но и проходили в день не более пятнадцати верст. Пару раз подстрелили горных козлов. Их много паслось на скалах, а вот барса и горных волков, от которых предостерегали в Акташе, слышно не было и по ночам. Канонир радовался спокойствию перехода, бурят настороженно нюхал воздух.

Спиридон так ясно чуял скорое окончание своего похода и так стремился к нему, что любая задержка на еду, сон отзывалась в нем болезненно. Но маленький отряд свой не торопил, зная предопределенность времени, как бессознательно знал он и направление своего пути.

В какое-то утро с перевала увидели далеко внизу оплывший глинобитный мазар. Из прорехи в крыше шел легкий дым. Стали спускаться. Из мазара вышел человек, заметил их. Ждал. Вблизи оказался человек носителем алтайских черт лица без возраста, но непривычного для здешнего народа высокого роста, который прибавляла заметно стройная осанка. Одет был в штопаный здешний халат и высокую пастушью шапку. Когда приблизились, улыбнувшись, прокричал:

- Enfin, mon ami! J'avoue que je ne m'attendais pas vous voir jusqu' la fin de la Grande Pagaille Europenne. Je pensais m'ennuyer ici pour un autre cinq ans, mais... Oh, merde! Il ne comprend pas...(Наконец-то, друг мой! Признаться, не надеялся увидеть вас до окончания Большого Европейского Бардака. Думал проскучать здесь еще лет пять, но... О черт! Он не понимает... (фр.)

Видя удивленное спиридоново лицо, улыбаться перестал:

- Do you speak English? Sprechen Sie Deutsch? Pas de chance! (Вы говорите по-английски? Понимаете немецкий? Как же не повезло! (англ., нем., фр.)

Протянул руку:

- Будем знакомы, ротмистр Айсан Киндыров. Люди ваши, переночевав, отправятся назад, вы же останетесь со мной.

ГЛАВА 3

Человек, встретивший Спиридона, не был ни ротмистром, ни Айсаном Киндыровым. Даже то имя, которым он привык называть себя, было получено им в три года от Канды-Унгена Синебрюхова, когда тот заметил нечто в золотушном алатайском мальце и взял к себе в пещеру и в обучение. Как назвали мальчишку при рождении - забылось, как и сами родители. К пятнадцати годам юноша, отзывавшийся на имя Ага-Ултай, не покидая алатау да и не отходя далеко от синебрюховской пещеры, был образован в гимназическом объеме и имел хорошие манеры. А еще он был шаманом. Первым из Семи Кама Черного Круга.